XX век сделал путешествия действительно массовым социальным явлением, но вместе с этим превратил их в туризм.

Противопоставление этих понятий родилось еще в XIX веке. В ту эпоху появляется само понятие «турист», который в одном из французских словарей начала века определялся как «путешествующий из любопытства или с целью „убить время“». Через сто лет, к началу XX века, отношение к туристу несколько меняется:

Слова турист и туризм совершенно нового происхождения — они дети конца прошлого века; самое понятие еще не вылилось в окончательные формы; если же мы возьмем немного устарелый словарь Larousse, то найдем короткое и далеко не верное определение: «турист — человек, путешествующий для своего удовольствия (agrément)». Но, во-первых, турист не путешественник. То, что называлось «путешественником», отошло в область предания и сохранилось лишь в применении к далеким экспедициям, турист же скорее экскурсант. Различие между туристом и путешественником так же велико, как различны приемы и средства, применяемые тем и другим при передвижении. В отличие от путешественника, у туриста всегда мало времени и не много денег, поэтому он передвигается налегке; ему необходимо заранее спланировать, организовать поездку, следовательно, ему нужна помощь путеводителя или туристического общества. Наконец, туристу «нужна выносливость, приспособляемость, умение быстро ориентироваться, выбрать из массы явлений наиболее выдающиеся, запомнить их и переработать» [2].

Путешественники XIX века ощущали, как они меняются в связи с наступающей эпохой быстрых, комфортных, организованных поездок. Существенную роль в этом сыграли первые турфирмы и лично владелец первой из них Томас Кук, еще в 1862 году предложивший публике «Европу за неделю». Но еще большее значение имели развивающиеся железные дороги, которые уничтожили брички, тарантасы, кареты, дилижансы, похоронили профессию ямщика, а главное, изменили само ощущение дороги. Это осознавали многие современники, хотя и по-разному оценивали.

Путешествие утратило значительную часть своей поэзии от отсутствия многочисленных маленьких приключений, о которых рассказывается во многих старых книгах; но кажется, что каждый предпочтет покойное путешествие в вагоне железной дороги поэзии, связанной с очень опасными нападениями разбойников (из путеводителя П. Якубовича по Риму и Южной Италии, 1874 год [3]).

Путешествие, совершенное со скоростью сто миль в час, ни в коем случае не сделает нас внутренне сильнее, счастливее или мудрее. В мире всегда есть и будет то, к чему нужно подходить медленно. Чем быстрее мы проносимся мимо таких мест, тем меньше видим, меньше запоминаем и меньше понимаем.

Подлинную ценность имеет не скорость, а неспешное созерцание, осмысление и запоминание. Пуля не приносит счастья, сколь бы быстро она ни летела. Человек же — если он действительно хочет стать по-настоящему мудрым человеком — только обогатится, если будет перемещаться из одного интересного места в другое без лишней спешки [4].

Автор последних строк английский художник Джон Раскин (1819−1900) еще не знал, что будет дальше.

Самолеты, бурно завоевавшие рынок перемещений после появившегося в 1958 году чрезвычайно удачного «Боинга-707», начавшаяся в 1950-е массовая застройка отелями всех сколько-нибудь подходящих пляжей мира и система «All inclusive», созданная в те же годы Жераром Блицем (основателем Club Med), резкое увеличение международных туристских перемещений с 25 млн в 1950 году до 698 млн в 2000-м, развитие маркетинга территорий, брендирования объектов туристского показа — все это сильно изменило уже сам туризм.

Считается, что научное осмысление этих трансформаций началось с вышедшей в 1961 году книги Дэниела Дж. Бурстина «Имидж, или Что случилось с американской мечтой» [5], где была глава «От путешественника до туриста: конец эпохи путешествий» («From Traveler to Tourist: The Lost Age of Travel»).

После него в западной социологической литературе появились сотни работ, описывающих особенности восприятия мира в рамках туристских перемещений и внутренние переживания путешественника-туриста. В большей степени эти работы носят критический характер, имея в качестве критерия оценки прежде всего антропологическое измерение и личностные последствия, связанные с путешествиями.

Практически все крупные исследователи феномена туризма 1970−90-х на Западе так или иначе отмечали искусственность туристского опыта и потребляемого туристами продукта. Так, Д. Маккенел высказал предположение, развитое позднее Дж. Урри, о том, что коммерческая природа туризма инициирует создание пространства, состоящего из туристских достопримечательностей — «кривых зеркал», которые отражают внешнее содержание, но не являются подлинными достопримечательностями. Это пространство можно назвать декорацией, туристской постановкой или просто средой в зависимости от того, насколько целенаправленно показ был рассчитан на туристов [6].

Этот же тезис звучит в концепции индексации представлений К. Роджека, который доказывает, что в структуру туристского восприятия включены визуальные, текстовые и символические представления, содержащиеся в путеводителях, кино, телевизионных передачах и рассказах путешественников. В результате весь мир оказывается охвачен процессом «производства» и «потребления мест» [7]. При этом возникает интересная ситуация, как пишет Д. Маккенел: любые объекты туристского любопытства фактически начинают рассматриваться как разновидность Диснейленда, то есть так, как будто они изначально были созданы для развлечения туристов [8].

Однако не только производитель туруслуг повинен в создании туристских симулякров. Как утверждал Дж. Куллер, сам турист по своей натуре «интересуется всем как зна́ком самим по себе… Во всем мире туристы находятся в поиске знаков французского, типичного итальянского поведения, образцов восточных сцен, типично американской траты денег, традиционных английских пабов» [9].

В итоге мы сталкиваемся с парадоксальной ситуацией, когда культуры различаются путеводителями по ним, картинками в журналах «National Geographic» [10] и «GЕО». Доказательством силы сконструированных псевдообразов является тот факт, что удовлетворенность туристкой поездкой связана прежде всего, по мысли Н. Е. Покровского, не с приближением и, как сверхзадача, постижением мира иной культуры, а с обретением адекватности той культурной гиперреальности, которая создается туристской рекламой [11]. Как метко выразился В. В. Ильин, цель туриста состоит в том, чтобы «отметиться» у «материальных оснований своих стереотипов» [12].

Более того, по мнению ряда западных исследователей, в настоящее время активно распространяется новый тип туристов, которые потребляют «гиперреальность» осознанно [13]. Это поколение, обозначенное как «посттуристы» (турист эпохи постмодерна и постиндустриального общества), знает о процессах коммодификации и искусственности потребляемого туристского опыта («все окружающие вещи лишь игра или симулирование» [14]) и, что самое важное, воспринимает искусственное как равноценное натуральному (что вполне соответствует духу эпохи сплошной интерпретации) [15], поскольку акцент переносится в плоскость самого процесса потребления. Посттуристы, или ироничные туристы (то есть осознающие свою «туристскость»), целенаправленно, как типичные коллекционеры, отправляются на поиски не подлинного опыта, но именно знаков гиперреальности, продуманных подделок для туристов [16].

Уместно подчеркнуть также, что центральной точкой в развитии мировоззрения туристов и формировании «туристского пристального взгляда», как отмечал Дж. Урри, стали фотографии, сделавшиеся фетишем туризма, ибо сегодня многие согласятся с тем, что завершенный тур без фотографий едва ли даже можно назвать туром [17]. Результатом этого фотографического атрибута туризма являются бесчисленные альбомы туристских фотографий, на которых в большинстве своем фигурируют известные, но часто абсолютно безразличные фотографу достопримечательности, чьи названия порой даже неизвестны авторам фотоснимков. Цель такого набора визуальных подтверждений, по мысли Дж. Урри, состоит в символическом внешнем присоединении культурных ценностей («все, что есть в моем фотоальбоме, моя собственность»), статусном потреблении («я есть то, где я был») и построении системы социальной идентификации («я был там, где были другие») [18]. Этот феномен Н. Е. Покровский назвал «синдромом кодака», утверждая также, что туриста интересует не столько сама реальность, сколько обладание ею (ее присвоение) в виде любительских фотокадров и видеороликов [19]. В итоге туризм в значительной степени становится поиском фотогеничного материала, а тур — стратегией накопления фотографий. Не упустить нужный вид — становится туристическим императивом. Фотография превращается в средство присвоения гиперреальности, доказывая, что «я видел что-то собственными глазами» (эту же функцию выполняет и сувенирная продукция).

Более того, существует и другая сторона феномена визуального туристского присвоения действительности. Так, Р. Барт пишет о том, что фотография, начавшись с фотографии примечательного, заканчивается тем, что делает примечательным то, что фотографируется [20].

Специфику восприятия мира туристом демонстрируют результаты исследования практики посещения национальных парков США: современные посетители имеют тенденцию воспринимать дикую природу (а также и культурные ландшафты) как беспристрастные, «невключенные» наблюдатели, а не как участники, взаимодействующие с ней. Это удивительно, но оказалось, что в среднем посетители парка проводят вне своих автомобилей лишь около десяти минут! По мнению авторов исследования, при существующей изоляции посетителей от окружающей среды парков сегодняшний опыт освоения диких мест аналогичен просмотру телевизора или прогулке в расположенный по соседству торговый центр.

Аналогично ведут себя многие посетители музеев. Анализ, проведенный двумя ведущими институтами исследований культуры в США, не оставляет никаких иллюзий в отношении мотивов посещения музеев современной массовой публикой:

Большое число посетителей привлекают в музеи только мода, доступность, сравнительно низкие цены на входные билеты и атмосфера торговых центров, царящая вокруг музейных магазинов. Они едва ли бросают хотя бы взгляд на картины или скульптуры. Предположение, что большинство посетителей только симулируют интерес к музейным экспонатам, подтверждается той поразительной скоростью, с которой они проходят по залам. Складывается впечатление, что они зашли в музей только для того, чтобы как можно скорее выйти оттуда. Причем темп движения оказывается прямо пропорционален размеру музея [21].

«Фотографичность» практик массовой культуры в отношении к культурной реальности прекрасно иллюстрирует еще одна история. Речь идет о широко известном в социологической литературе случае трансформации традиционной общины Аманы в США (штат Айова), попавшей в поле массовой туристской культуры [22].

Амана, являвшаяся в середине XIX века типичной замкнутой традиционной общиной со всеми ее классическими чертами и сильным религиозным акцентом, к 1920−30-м годам начала испытывать серьезное давление со стороны внешнего мира, привлекая внимание формирующейся касты туристов благодаря своей традиционности и этнографичности. В силу внутренних экономических проблем аманское общество постепенно все больше открывалось туристскому влиянию, в результате чего сообщество вскоре перешло на туризм как основной источник своего благосостояния.

На фоне коммерческих успехов, однако, активно развивался и другой процесс: прежняя, подлинная жизнь, оказавшись под пристальным туристским взглядом на фоне падения экономической необходимости поддерживать традиционные производства, стала восприниматься аманцами как нечто отстраненное, как товар, который покупают туристы. Жители Аманы изменились настолько, что уже были в определенном смысле «американцами» по духу и не принимали те ценности, тот образ жизни, которые сами же продавали. Но оказалось, что на туристском потоке это негативно не отражается, более того он демонстрировал тенденцию к устойчивому росту. Этому способствовало развитие аманцами туристской инфраструктуры (дороги, комфортная гостиница, красочные путеводители) и зрелищности своего «продукта».



Однако не все находятся в этой глобальной туристской матрице. Осознав свое положение, многие смогли пробиться сквозь стену туристской реальности, глотнуть настоящего мира, ощутить себя исследователем, первооткрывателем, ощутить подлинный драйв и азарт большого Путешествия. Они открыли множество способов перепрыгнуть через эту пропасть, отделяющую нас от Настоящего.

И. Бродский как-то написал: «обратный билет отнимает у вас любую возможность психологического вклада в это место» [23]. Как будто услышав его, Андрей Шевченко как-то взял и купил себе билет в один конец, практически не взяв с собой денег. Полгода путешествия по Азии автостопом и пешком обеспечили ему незабываемый опыт на всю жизнь.

Но можно отрывать мир и менее экстремальным способом.

В этом может помочь какое-то увлечение или мечта:

У каждого есть своя страсть. У меня — это машины. Путешествуя, обязательно заезжаем в местные технические и автомобильные музеи. Каждый из них, будь то маленький частный музей Порше в австрийских Альпах или бесконечный автомобильный мир Мерседес, оставляет свое впечатление, свое воспоминание, свои эмоции (Евгений Неустроев).

Или нетривиальная идея:

Заняться генеалогическим древом. А потом ездить к найденным родственникам. Я так объехал весь мир, раскрутив линию предков до XVI века. Как знать, может быть, и у вас есть троюродная прапрабабушка где-нибудь в Америке? (Кирилл Новосельский).

Или подлинный интерес к людям других мест и культур:

Индия дала мне то понимание путешествия, какое было в давние времена, — увидеть другие миры, пытаться понять их странности, пробовать их на вкус. Но самое главное, по возвращении привычное стало ярче, знакомое — интересней, обыденное — таинственным. Путешествие, по сути, это эксперимент, где ты сам — подопытный материал, где ты узнаешь в первую очередь себя и своих товарищей (Андрей Ворох).

На мой взгляд, главная достопримечательность каждого города — это не здания, а его жители. В этом смысле каучсерфинг является наилучшим и наипростейшим для рядового туриста входным билетом в мир горожан. Это возможность увидеть, что люди другой ментальности думают, в том числе о своем городе, как выглядят, как общаются.

Главное, чтобы путешествие стало подлинным событием в вашей жизни, как это случилось, например, с Александром Веревкиным:

Моя жизнь делится на две половины. До поездки в Тибет и после.

Это место, где стирается грань между реальностью и мистикой, земным и божественным. Обходя гору Кайлаш, как будто очищаешься от всей шелухи, накопившейся с годами (где-то соврал, не уступил дорогу, обругал кого-то зря, струсил, отступил от принципов). Так шаг за шагом возвращаешься к себе.

Из менеджера металлургической компании я превратился в автора экспедиций по Тибету и Непалу, фотохудожника и практически буддиста.

Но на самом деле не так важно куда. Важно как. Так об этом говорили 115 лет назад:

Туризм — это уменье прогуливаться. Масса людей катается верхом, гуляет пешком, ездит на велосипеде, катается на лодке, на яхте — и, однако же, не прогуливается. Быть может, это уменье нужно приобрести, или это — способность, которою нужно обладать с рождения, или же и то, и другое вместе, быть может, это наука, которую нужно изучать и упражняться в ней, но которую нельзя создать? Уметь заинтересоваться облаком, которое несется в вышине, светом, который повсюду проникает, воспоминаниями, которые возрастают в памяти во время езды, цветами природы, гармонично смешанными в общей массе, различными звуками; уловить живописную и обыденную сторону всех чувств пребывания на открытом воздухе, их согласовать, отдаться им и наслаждаться ими всецело — вот что такое туризм. Прибавьте к этому немного человеческой гордости при сознании победы над устраненными препятствиями и иллюзию совершенно нового и личного чувства — и вы получите полное представление об этом совершенно новом и столь приятном состоянии вашей души [24].

Один из способов научиться таким образом всматриваться, вдумываться в то, что видишь, — это прибегнуть к рисованию. Возможно так же считал Илья Захарович Маклецкий (1840−1902) — бессменный руководитель Сибирского банка, меценат, активный участник общественной жизни Екатеринбурга и страстный путешественник, оставивший после себя четыре альбома зарисовок и пейзажей, сделанных во время поездок по Уралу, Крыму, Кавказу.

К сожалению, мы не знаем, что вкладывал в свои рисунки Илья Захарович, почему он начал рисовать, но можем предположить, что места, запечатленные на его пейзажах, остались запечатлёнными и в его душе. Хочется верить, что он знал и читал своего современника — английского художника Джона Раскина:

Факт, что мы совершенно отвыкли обращать внимание на детали, на важные и, быть может, красивые мелочи, находит подтверждение в том, что мы практически не способны заставить себя остановиться и постоять, разглядывая тот или иной объект хотя бы столько времени, сколько потребовалось бы на то, чтобы сделать минимально точную зарисовку этого предмета, человека или пейзажа. Для того чтобы сделать набросок, например, дерева, потребуется минут десять сосредоточенного внимания. Мы же прекрасно понимаем, что даже самое красивое дерево вряд ли заставит нас задержаться и уделить ему больше минуты.

Джентльмены, я хочу, чтобы вы поняли: я не пытался научить вас рисовать. Мне было важно, чтобы вы научились видеть [25].

Это не значит, что только зарисовки способны нам открыть мир. Фотография может стать не менее интересным инструментом познания мира, если использовать определенные приемы и стратегии. О некоторых из них нам рассказал приезжавший на мониторинг нашего проекта Игорь Сорокин: снимайте случайные вещи, снимайте от бедра, не выставляйте ракурс, просто фиксируйте. Оказавшись дома, вы сможете обнаружить множество интересных деталей, которые прошли мимо вас в путешествии.

Но можно обойтись и без фотоаппарата. Один из посетителей выставки поделился с нами своим подходом к осмотру музейных экспозиций. Чтобы не становиться фланером и не превращать визит в музей в клип из множества картинок, артефактов, сообщений, он поступает следующим образом: движется по выставке, пока не обнаружит два-три предмета, которые останавливают его, и затем детально знакомится с ними, подолгу размышляя, рассматривая и обсуждая их с друзьями.

Для того чтобы увидеть, надо открыть глаза — и тогда можно обнаружить множество удивительных миров прямо под своими ногами или, как в случае с одним из наших путешественников, под «ластами»:

В путешествиях все еще можно стать первооткрывателем. Особенно когда они проходят под водой. В каждом из водоемов Урала есть невероятные находки. Достаточно пары выходных! (Сергей Кондрашин, руководитель дайв-клуба «Тритон»).

В старину о Денежный камень, что на реке Чусовой, разбилась барка с деньгами Екатеринбургского монетного двора. Архивные документы это не подтверждали, но в народе ходила легенда. В октябре 2005 года команда Уральского дайв-центра «Тритон» обследовала подводную часть Денежного камня и обнаружила пару небольших якорей и старинный кованый гвоздь с клеймом в виде буквы «А» на шляпке.

Ныряла на Красном, Черном морях. Но самое яркое впечатление — от погружения в Уральские озера. Поплыли гулять по затопленному лесу? (Надежда Грязнова, школьница 11 класса, Екатеринбург).

А если отправиться в путешествие со специалистами по какой-то теме, то может состояться самая настоящая экспедиция в стиле первопроходцев прошлых эпох.

Этой окаменелой брахиоподе, жившей на дне моря, примерно 326 млн лет. Ее можно привести из путешествия по реке Исеть, на которой стоит Екатеринбург. Всего за один-два дня можно увидеть своими глазами историю постепенного обмеления океана, плескавшегося здесь 320 млн лет назад, подводных извержений, появления суши и становления молодых уральских гор.

Сбор кварцевых альбитофиров — породы из жерла Покровского вулкана (300 млн лет назад)

В такие походы в Екатеринбурге водит школьников геолог Светлана Борич, которая передала для нашей выставки целую коллекцию палеонтологических и геологических образцов, собранных ее подопечными.

Если открыть глаза еще шире, то окажется, что можно совершать удивительные путешествия даже не покидая своего родного города. Только-только начиная проект, мы с удивлением наткнулись на статью в журнале «Cosmopolitan-Урал», в которой рассказывалось о результатах конкурса, проведенного редакцией для своих журналистов. Им нужно было ни много ни мало поразить своим опытом путешествия. Победила пара, которая придумала следующее. Они купили одноразовые шампуни, мыло, приготовили пакеты свежего постельного белья, поставили в холодильник бутылки с газированной водой и… легли спать, сказав себе, что на следующее утро они проснутся в незнакомом городе. Будильник, щелчок в сознании. Путешествие началось. Прогулки по бульварам, посещение музеев, визит в театр, обед и ужин в ресторане, позднее возвращение в гостиницу, где уже все ждало новоявленных путешественников. Их действительно поразил город, в который они «приехали».

Подобной историей поделился в интервью Владимир Каганский:

В курсе, который я сейчас читаю, на семинаре по разбору конкретных путешествий одна дама рассказала, как она сумела превратить унылую дорогу от дома до остановки общественного транспорта в интересный большой цикл путешествий — три километра пешком от Матвеевского до Можайского шоссе (запад Москвы). Она все время варьировала маршруты; в этих хорошо, казалось бы, известных местах ее ждали открытия — например, она первая обнаружила в реке Сетунь бобровую плотину, у нее были соответствующие переживания (и, кстати, кое-какое снаряжение и походная амуниция), и представление о месте, в котором она живет, от этого очень обогащалось. Ландшафт ожил и заговорил! [26].

Общаясь с путешественниками Екатеринбурга, мы открыли немало таких городских исследователей. Например, Татьяна Юрьевна Серых, в силу возраста уже не готовая ходить в большие походы, купила себе фотоаппарат и отправилась в увлекательное путешествие по Екатеринбургу. Интерес к устройству городских мостов, дизайну скамеек и мусорных контейнеров превратил ее городские прогулки в настоящие экспедиции-исследования и коллекционирование решений, которых оказалось поразительно много.

Раздумывая о таком опыте, понимаешь, как прав был А. Эйнштейна, сказавший, что «есть два способа жить: вы можете жить так, как будто чудес не бывает, и вы можете жить так, как будто все в этом мире является чудом».

Но даже не чудом, а подлинной магией являются путешествия по… собственной квартире.

В 1790 году Ксавье де Местр жил в скромной комнате на верхнем этаже доходного дома в Турине. Именно там он осознал, что ему предстоит стать пионером нового вида путешествий, который со временем даже назовут его именем: речь шла о путешествиях, совершаемых не выходя из комнаты.

Представляя публике «Путешествие вокруг моей спальни», брат Ксавье, известный политик-теоретик Жозеф де Местр, всячески подчеркивал, что в намерение автора книги вовсе не входило каким бы то ни было образом бросить тень на героические подвиги великих путешественников прошлого — «Магеллана, Дрейка, Ансона и Кука». Магеллан открыл западный путь к островам пряностей — вокруг южной оконечности Американского континента; Дрейк совершил кругосветное путешествие, Ансон вернулся с точными морскими картами района Филиппинских островов, а Кук подтвердил существование таинственного южного континента. «Все они — несомненно, выдающиеся люди», — писал Жозеф де Местр. По его мнению, именно Ксавье довелось открыть и разработать новый способ осуществления путешествий, несравненно более подходящий по духу тем, кто не мог сравниться с первопроходцами прошлых веков ни по отваге, ни по материальному достатку.

«Миллионам людей, которым до сих пор не хватало духу отправиться в дальние края, миллионам других, у которых просто не было возможности разъезжать по миру, и тех, кто просто не задумывался над тем, чтобы куда-нибудь съездить, теперь предоставляется прекрасная возможность последовать моему примеру, — писал в дневнике Ксавье де Местр, готовясь к путешествию. — Теперь даже у самых ленивых и нелюбознательных представителей рода человеческого не будет больше причин подвергать сомнению возможность отправиться в замечательное, полное удовольствий путешествие, которое не будет стоить им ни денег, ни усилий». В особенности он рекомендовал «комнатные путешествия» людям небогатым, а также тем, кто больше всего на свете боится штормов, грабителей и отвесных обрывов.

К величайшему сожалению, путешествие самого первопроходца — де Местра — как и его первый полет на воздушном шаре — не продлилось слишком долго.

Начинается история просто великолепно: де Местр запирает дверь спальни и переодевается в розово-голубую пижаму. Багаж ему, разумеется, не требуется, и он сразу же отправляется в путь к дивану — самому крупному предмету мебели в комнате. Путешествие заставляет его встряхнуться, он словно приходит в себя, очнувшись от летаргического сна. Внимательно оглядев свежим взглядом знакомый диван, он заново открывает некоторые его свойства. Как объективный исследователь, он честно признается в том, что с восхищением взирает на изящные ножки своего спального места и с немалым удовольствием вспоминает часы, которые провел, уютно устроившись на мягких подушках. Здесь ему так хорошо мечталось о любви и продвижении по службе. Восседая на диване, де Местр внимательно присматривается к собственной кровати. В качестве путешественника он словно заново знакомится с нею и заново учится ценить этот сложный и чрезвычайно важный предмет мебели. Он испытывает глубокую благодарность к кровати за проведенные на ней ночи и испытывает внутреннюю гордость оттого, что его пижама подобрана почти в тон постельному белью [27].